Новости и обзоры событий культурного Белгорода

Первая театральная лаборатория в Белгороде

С 25 по 27 ноября в Белгороде проводилась «Учуд» – театральная лаборатория, замысленная и организованная режиссером Оксаной Половинкиной в пространстве театра «Спичка». Темой лаборатории стали пьесы Островского, а за три дня артисты представили пять очень разных эскизов к спектаклям.

Слон — не слон, театральный фестиваль — не фестиваль… Сплошной эксперимент! Ну да, эксперимент: для актеров, для режиссеров и зрителей — и каждый из них может что угодно при этом учудесное учудить.

День первый. Хулиганство по Островскому

Студийцы самой «Спички» читали «Без вины виноватых» — в дерзком и веселом ключе. Во-первых, костюмы — пестрота из подручных предметов одежды, совершенно не совпадающих со временем Островского, зато перекидывающих идеально шаткие мостки ко времени нынешнему.

Во-вторых, заданный актерами-дебютантами тон: комичность на грани карикатуры, юморной обмен репликами всех действующих лиц.

В-третьих, распределение ролей: все они были самоиронично сыграны девушками, за исключением центральный мужской роли — персонаж предельно строгий, серьезный, канонический, со всеми полагающимися ему интонациями и манерой держаться.

Он создавал великолепный, исполненный достоинства контраст балагурящей труппе и одновременно не давал действу распасться. Не всякое подобное действо удержит внимание зрителя на протяжении почти двух часов без антракта и имеет такой смелый задел на полноценную постановку.

Не хватило, пожалуй, только выдержанной высокой драматической ноты в самом финале — это отлично сыграло бы на контрасте с общим комическим фоном.

День второй. Зелёное, чёрное, красное

Кира Таланова и Александр Барышев, артистический дуэт из Нового Оскола, прямо на глазах у зрителя сочинили спектакль-импровизацию «Снегурочка».

Это был и стенд-ап, и разговор о насущном, и приквел к основному событийному ряду пьесы, и чудо будущего превращения зимы в весну, старого года в новый, а отжившего миропорядка — через несущую жизнь жертвенность — в пугающий инаковостью мир.

Актеры говорили от своего лица, а потом, меняя интонации на высокопарные, вдруг превращались в Мороза и Весну. Почти произвольно выбирали, пролистывая пьесу на смартфонах, стихотворные реплики — и встраивали их в разговор о себе и о нас.

Наряжали оранжевыми мандаринами-солнцами и венчали алым яблоком новогоднюю ель — и пели о мужестве и войне. Спорили о девической защищенности Снегурочки, но соглашались отпустить ее в мир гореть от любви.

Спектакль был «собран» из подручного реквизита, но до чего уместной оказалась каждая деталь: стремянка-ель, искрившиеся чудом бенгальские огни, фотопортрет в красном самой Весны, костюмы героев.

Неслучайные случайности: черное, как наш щедрый чернозем, платье и вышитые на нём маки и зеленые бытовые шерстяные носки Мороза, как трава, что всю зиму укрыта снегом.

А следом шел эскиз по мотивам пьесы «Правда — хорошо, а счастье лучше», поставленный валуйским режиссером Михаилом Аляскиным с актёрами театра «Спичка».

Целомудренный лирический этюд, трогательная сцена свидания юных влюбленных, для которых Островский в своих пьесах часто предуготовлял нежданный счастливый финал.

Но он, как и прочие драматические переломы, причины и следствия, остался за пределами спектакля. Зрителю же представили героиню, неопытно игравшую поначалу в горделивую и чрезвычайно рассудительную даму, и ее неловкого возлюбленного, до забавности нерешительного на свидании при луне.

И то, и другое — приметы юности и невинности, для которых так лёгок переход от придуманных «взрослых» ролей к искренней нежности и доверчивости. Это, безусловно, был классический Островский, Островский вне времени с деликатным современным акцентом — зелёными яблоками (до чего удачная рифма с эскизом к «Снегурочке»): чудесная задумка с поцелуем, передаваемым через яблоко, и яблоки же, которые вместо бокалов поднимают молодые и благословляющая их старушка-няня.

День третий. Профессионализм или максимализм

Первым эскизом воскресной лаборатории была сцена из «Свои люди — сочтёмся» — колоритная по-кустодиевски, даже по-лубочному, шумная и очень динамичная.

На сцене: купчиха, ее дочь, желающая выйти скорее замуж за благородного, сваха, ключница да дворовый мальчишка. Голоса их выразительны, движения ярки и широки, задор — под стать удовольствию от производимого ими действа.

Это — Островский, которого мы привыкли видеть в традиционных постановках. Режиссер — Анастасия Ляховченко, исполнительницы — студентки Белгородского государственного института культуры и искусств. Будущие профессионалы, пока — ремесленницы.

Их Островский — это еще не разговор о том, что важно, а именно игра, реализация традиционной театральной концепции. Но девчонки хороши — ох, хороши! Пока без полутонов, без возможности вздохнуть (вот ведь темп взяли — и выдержали), без своего в пьесе, но хочется ведь узнать, что в этой истории дальше сделается.

И вдруг после них, таких румяных и резвых, — монохромное, под электронную музыку, с паузами и длиннотами эссе о Мише БальзАминове (именно так в режиссерском прочтении) из пьесы «Свои собаки грызутся, чужая не приставай».

Придумать такую концепцию, как предложил режиссер и исполнитель Артём Михайлов, может только человек двадцати лет — позже мы становимся слишком опытными и даже циничными, чтобы сочувствовать недалекому, глуповатому чиновника Бальзаминова.

Автор эскиза представил героя своим ровесником и современником, никудышным студентом и начинающим музыкантом, которому не хватает рядом кого-то соразмерного. Его — ломает: то ли реальность, то ли трудности роста. Миша настоящее ищет в электронном, искусственном — музыке, нервном мигании стробоскопа, Тиндере.

Он пытается раскачать публику, а лучше — мир, но еще не чувствует ритма. Как и постановщик — в том, что касается динамики спектакля. Зато в своей постановке он искренен, прямолинеен, хотя ещё не знает, что самое чувственное — не в лоб, а язык тела — не обязательно буквален.

В эскизе не считывается сюжет Островского: остались имена и зачаток фабулы. Современно? Да, но и смазывает финал. Наверное, это тоже — из юности: говорить образами, когда требуется буквальность, и прибегать к точности, когда достаточно одного вольного мазка.

Каждый из трех дней лаборатории был экспериментом по противопоставлению: провинциальной балаганной разудалости — драматизму основной сюжетной линии, сказочности, встроенной в бытийность, — незатейливой лирической картинке без подтекста, но понятной и близкой каждому времени.

И, наконец, отточенного театрального ремесла — попытке высказать то болезненное, протестное, состоящее из сплошных вопросов, и при том предельно наивное, что бурлит в голове почти у каждого, кто пока вздернут между юностью и зрелостью.