Новости и обзоры событий культурного Белгорода

«Дайте ревизора» в Белгороде

19 и 20 июля в Театре «Спичка» состоялась премьера парадоксальной комедии «Дайте ревизора!» по мотивам пьесы Н. В. Гоголя «Ревизор». Мы были в числе первых зрителей и спешим поделиться впечатлениями.

Середина лета, зной, от которого в мареве плавится реальность. На сцене авторского драматического театра «Спичка» — гоголевский «Ревизор», тоже слегка расплавленный, но так хитро, что он сливается с реальностью, становится ею, замещает её, неверную, ясными картинками провинциальной глупости, пошлости и прохиндейства.

Это — вечная комедия, которую в театрах чаще подают как классическую реконструкцию, в «Спичке» — современна, абсолютна и предельно неожиданна.

«Дайте ревизора!» — комедия о нашем «всегда» с лирическими акцентами и элементами мюзикла. В ней, как всегда, глуповатый ловкач, мнимо «позолоченный» петербургским лоском, невольно высвечивает гнилостность чиновничьей системы.

И он, и вся компания уездного города — суть одно, равного происхождения и схожих повадок, но в том и шутка, что их «музыкальную шкатулку» запускает не ключ, вставляемый в наружное отверстие, а обычная шестерня, случайно упавшая внутрь механизма.

И что это за шестерня! И что за шкатулка! Самая смелая в репертуаре театра, самая амбициозная, яркая, громкая, эффектная, раздвигающая стены маленького зала театра.
Глубина и тонкое чувство юмора постановщика трансформируют самое сложное — в близкое зрителю, самое простое — в повод для серьезного размышления.

Автор спектакля расставляет акценты, вшивает в полотно каждого спектакля подтексты и символы, и тем интереснее каждый раз считывать, переводить на собственный язык, обнаруживать, что искусство театра — это и есть особая речь, которой ты не владеешь, но которая тебе поразительно ясна. Разумеется, если именно этот театр — твой, по твоему нутру и разуму.

О «Спичке» так могут сказать многие. К премьере спектакля «Дайте ревизора!», назначенной на третьи выходные июля, уже не было свободных билетов. Предпремьера, состоявшаяся чуть раньше, собрала самых верных — и в то же время самых внимательных и строгих — зрителей и друзей театра.

Артисты и сами заметили, что «старожилы» воспринимают всё серьезнее, напряженнее, даже смеются меньше, зато в обычные дни зрители на комедии хохочут «с полоборта». Это прекрасно, потому что характеризует каждую постановку театра как универсальную, психологически выверенную и содержательную. Что-то может быть спорным для одного и безусловным для другого, но никогда не бывает случайным или пустым.

Выбор гоголевской комедии для премьеры середины лета — и не просто премьеры, а приуроченной к 15-летию Театра «Спичка» — более чем дерзкий. Огонь, а не спектакль!
Тринадцать человек на сцене — большая часть труппы. Оригинальные костюмы и реквизит, условно-современные и одновременно передающие середины 19 века дух (в комической, разумеется, форме).

Сумасшедшее музыкальное оформление, то едва слышное, то оглушительное: живые гитарные переборы, укулеле, речитативы, известные хиты девяностых и новые, но идеально ложащиеся на сюжет треки.

Лейтмотивом — «Рамамбахарамумбурум», и это не просто заводное и немножко страшное, но подходящее в равной мере гоголевским персонажам и через них — «персонажам» из нашего времени, в том числе непосредственным исполнителям песни. Песня-шутка оборачивается песней-обличением.

Вокально-танцевальные эпизоды превращаются в полноценные мюзикловые вставки, вполне логичные в такой трактовке «Ревизора». Солируют Хлестаков и городничий, уездные чиновники, как и подобает, — стройный, вышколенный хор. Рады стараться, Ваше Высокоблагородие!

Труппа работает великолепно: роли несхожие, характерные, природа у артистов разная, одна из них — вовсе дебютант, но в пространстве спектакля, находясь на сцене вместе и порознь, они — ансамбль. Десять против ревизора.

А какова вереница визитеров к Хлестакову! Трусливые, но себе на уме прохвосты — пошиба одного, а жалкие по-разному. Ляпкин-Тяпкин, Земляника, Хлопов, Добчинский. Вот разве что почтмейстер среди них — самый хитрый и наглый, выше своего не лезет, но и своё не отдаёт — Хлестакову почти не по зубам.

Особняком — фигура полицмейстера (собирательный образ): исполненная надменности женщина-вамп, невозмутимая, жесткая, со стальным взглядом, и до чего роскошна внезапная ее растерянность ближе к финалу. Сколько наносного скапливается в человеке, если, поместив в такую трясину, позволить ему мысль, что он — значительная сама по себе фигура.

Антон Антонович, городничий — ох и хорош! — увалень, а всё тридцать лет на своём месте держится. Добродушен, но вор. Куда ж деваться, надобно-с.

Жена его, Анна Андреевна, — уездная гранд-дама, много претензий, мало ума. Леопардовое платье, мелкая собачка на руках, утомленное и слегка презрительное выражение на лице — картинка актуальная. Их дочь, Марья Антоновна — прелестное, декламирующее Пушкина (sic!) создание, чей романтически-простоватый образ позволяет неожиданно менять динамику спектакля.

А динамику задает сам Хлестаков — устраивает бурю в болотце и превращает всё в шоу, комический мюзикл. Кружит вокруг дам, не церемонится с господами. Деньги превращает в карты, а карты — в деньги. Бросает их под ноги фортуне и на сей раз выигрывает. Всё ему — веселье.

Каков он? Три в одном. Буквально Хлестаков — это трио артистов: красавчик-хлыщ со столичным апломбом (в столице, уж, наверное, держит себя скромнее), прощелыга-ловелас, напрочь лишенный нравственных ограничений (прямиком из третьесортного притона или высокого кабинета), и поэт, самая светлая, безответственно-бескорыстная ипостась Ивана Александровича.

Петербургского хлыща играет Артур Черкасов, и просто удивительно, как это он змеем обвивается вокруг Анны Андреевны — оптическая иллюзия, но шея у него так и удлиняется. Сольные музыкальные фрагменты — тоже его успех: Хлестаков в них смешон и, несомненно, привлекателен для уездных ротозеев. Что-то получится из него с годами?

Прощелыга, ловкач, аферист — Давид Оплетин, он вульгарен и предельно нагл, но это нравится таким особам, как унтер-офицерша. Вот парочка — хорь и лиса. Их общий короткий эпизод — не без пикантности, поданной в духе французской комедии.

Романтик с гитарой — Андрей Кудренко, очарованный Марьей Антоновной, и их общие сцены — то самое замедление ритма спектакля, которого не ожидаешь в «Ревизоре», но которое зато характерно для мюзикловых постановок. В этих эпизодах есть чистота, но она мимолетна, потому что — иллюзия, самообман. Ни к чему, кстати, не обязывающие.

В интерпретации режиссера Хлестаковы — та самая тройка, что мчит по Руси, ведомой не разумом, но промыслом свыше. «Всё отстаёт и остаётся позади», всё летит мимо, воздух разорван в клочки, и поражён созерцатель — так по-гоголевски. Подхлестнуло провинциальную стылую муть и помчало дальше, обличая попутно, смеша и будоража наши умы.

Постановка длится полтора часа. В ней использован не весь текст пьесы, но ключевые ее моменты, всё то, что особенно резко и звонко звучит сегодня, и в том порядке, который позволяет спектаклю не сбавлять накала, но и не утомляться от постоянного фарса.

Выходит потешно, почти трогательно, а от того остро. Персонажи, безусловно, остаются карикатурными, но они узнаваемы среди нас. Им даже сочувствуешь: им бы больше совести да ума, и могли бы стать хорошими людьми.

Финал спектакля совершенно не соответствует тому, к чему привык зритель, — никаких немых сцен после оглушительного фиаско.

Вот они, низкие и недалёкие, сгрудились вокруг городничего и его дочери. Вздыхают о потерянных деньгах и собственной своей непрозорливости.

Но ключевые здесь — Антон Антонович, не понимающий, как же его, многоопытного, малолетняя мелюзга облапошила, и играющий тихонько на укулеле, и Марья Антоновна, чей воздушный замок обрушился и оказался моветоном. Кажется, она единственная из всех осознаёт, как всё это мелко и пошло.

Этот финал — лирический. Жалко всех этих маленьких чинуш, подленьких, ленивых, вороватых, и вульгарных женщин, и их дочерей, которые чудом не потеряли еще наивной чистоты. Жалко даже сынка, о котором с нежностью лепечет Добчинский. В последней сцене они вовсе не комичны, а неотличимы от нас, современных, и тем паче от своих коллег.

Их суть — от ограниченности: «Ах, Петербург! Мы-то — мы-то! — были бы для него хороши, не то, что для города N». (Невольная параллель с чеховским «В Москву! В Москву!») А что Петербург? Стоит камнем, а в нем провинциальные хлестаковы изображают из себя светских персон.

И как это мы, за двести лет до и через двести лет после не ухнули, несясь на хлестаковских тройках через настоящее? Да еще, словами поэта Павла Васильева, «полмира тащим на вожжах».

Но тут снова звучит музыка — парадоксально точная, зажигательная хлестаковская песня о неминуемом разоблачении самозванца, повторяющего «жизнь — это шутка, и я смеюсь, // хотя на самом деле юмора не понял». А самозванцы тут, выходит, все мы.

Трефовая тройка из колоды падает под ноги, разлетаются дамы, короли и те, что поменьше, и тройка разрывает на ветер десятку — вечный цикл созидания и разрушения. Не все потеряно, господа!

Зной спадает. Поздний вечер. Стихли аплодисменты, и даже артисты поскорее смыли грим. Усталость мешается с восторгом.

«Ревизор» — классика, но не в каждом театре — живая, как в «Спичке». Она оригинальна, смешна, своевременна. В ней миксуют формы, жонглируют деталями и попадают в цель. Оправданная ведь оказалась смелость у режиссера, и дальше — только так.

В следующий раз спектакль можно будет увидеть на сцене «Спички» 30 и 31 августа, не пропустите!